БЕСЕДЫ ПРЕПОДОБНОГО ВАРСОНОФИЯ

Беседа 1-я.
23 апреля 1912 г.

Не привык я еще к Голутвину; впрочем, ко всему привыкать надо. Вот и служба не такая, как в Оптиной, в скиту, например: за службою я был как дома, в монастыре уже чувствовалось некоторое стеснение и пение не такое, и порядок, а здесь совсем все ново. Вот и эти большие комнаты напоминают мне более мирскую обстановку, чем монашескую. Когда я был в миру, то действительно имел комнаты большие, прекрасно обставленные. Роскоши я не любил, но любил уютность. Там, в Оптиной, комнат были махонькие, но хорошо было и снаружи и внутри. Про теперешнее состояние этого не скажу. Эти картины, которые вы видите, уже висели, как я приехал, и эта мебель стояла. Некоторые из развешенных икон здешние, например: вот образ Распятия очень старинный, стоит, говорят, 300 рублей, написан хорошим художником; внизу – положение Христа во гроб, тоже здешняя икона и икона Спасителя и святителя Иоасафа, привез я с собой; последнюю писала одна подвижница и прислала с Е.А., а первую подарили мне Селезневы – инженер с женой. Наверно, по ее инициативе икона написана в старинном стиле. Я люблю такие. Надежда Селезнева, когда была еще девушкой, служила, кажется, фельдшерицей в Казани, и вот на свои махонькие средства приехала ко мне.
– Я слышала, – сказала она, – что вы тоже из Казани, а потому и приехала к вам.
– Да, я из Казани.
– Погостила я у вас в Оптиной, поготовилась, причастилась Св. Таин.
Говорю ей:
– Надо вам замуж выходить.
А она отвечает:
– Кто же меня возьмет? – денег у меня нет.
– Бог пошлет – и без денег возьмут, – а она все свое.
И вот послал Господь жениха: красавец собой и со средствами, имеет прекрасное место. Увиделись они в церкви: он на нее посмотрел, она на него – и полюбили друг друга.
Теперь живут счастливо, слава Богу!
Пока принимать мне посетителей неудобно. Нет отдельного помещения, через эту же комнату инокам приходится проходить: но, может быть, скоро уйдет казначей, тогда в той комнате, которую он занимает, я устрою приемную. Ужасный человек этот казначей, никого признавать не хочет, полный самочинник. От дел я уже его отстранил, так он хочет переводиться в другой монастырь – дорога скатертью. Впрочем, кроме него монахи здесь хорошие, я недостоин таких иноков. Спаси их, Господи. Нахожу, что они не отличаются от Оптинских – один дух, одно стремление к Богу, а потому Старо-Голутвин монастырь я бы назвал отделением Оптиной. Служащих со мною 10 человек: 5 иеромонахов, 4 иеродиакона, затем человек 6 манотейных и 10 рясофорных, остальные (всей братии 50 человек) послушники. Ну, это народ непостоянный, сегодня он здесь, а завтра нет. Впрочем, и из них, хотя из некоторых, впоследствии образуются иноки.
Да, не думал я попасть сюда! Рассчитывал 2-3 года погостить еще в Оптиной с детками, а потом уйти в безмолвную келлию, не других грехи рассматривать, а оплакивать свои собственные, чтобы приготовиться к переходу в вечность. И вдруг вышвырнули меня из Оптиной, и очутился я среди молвы и суеты в Голутвине. Конечно, где бы не спастись: всюду суета, уединения ни внутреннего, ни внешнего не достанешь, кажется, на вес золота. Всюду теснота и скорби. Впрочем, скорби о Господе несут с собою и радости, они идут, так сказать, параллельно друг другу, даже тесно соединены между собою. «Зане якоже избыточествует утешение наше». Вот в миру еще теснее, большое там нестроение. Жалуется мне одна мать: муж у нее немец, лютеранин и глумится над религией; сын неверующий, еще мальчик, а уже в церковь не ходит, что делать? Есть русская пословица: над чем посмеешься, тому и поработаешь.
Пути Божии неисповедимы: может быть, Он еще и обратит их к Себе. Из всех наций я считаю самыми жизненными славянскую и германскую. Про романскую этого нельзя сказать. Немец же и атеист как-то несовместимые понятия. В душе немца есть вера. Собственно, как говорит Тертуллиан, учитель Церкви: каждая душа, и китайца, и японца, и какого угодно дикаря по природе христианка. В ней особые струны, надо только уметь затронуть их, и душа обратится ко Христу. Что сын не ходит в церковь – это тоже может быть поправимо. Скажите, – говорю, – ему просто, что в церковь ходить надо. Слово хотя и простое, но сказанное от сердца, сильно влияет на человека, а слова и умные, да не от души сказанные, ничего не стоят. Это все равно, что встать около окна и дуть в форточку против ветра; какая польза? Слова матери имеют творческую силу, так как они, конечно, исходят из самой глубины сердечной; великую силу имеет и слово духовного отца. Посоветовал матери привести ко мне сына. Я спрошу его, – говорю ей, – почему ты, Володенька, в церковь не ходишь? Он, наверное, сошлется на какой-нибудь авторитет, а может быть, призадумается да изменится.
Как удастся устроиться мне здесь, не знаю. Конечно, ничего не совершается без воли Божией. Игумен здешнего монастыря – преподобный Сергий, его и посох находится в храме. Мне часто указывают, что день моего рождения 5-го июля, как раз преподобного Сергия. Может быть, он и позвал меня сюда. Спаси, Господи, Преосвященного Трифона, если б не он, то я еще до сих пор бы в Москве жил, дожидаясь посвящения. Дал он мне помещение у своего письмоводителя (благородной тоже души человек), но, конечно, и мне там долго жить стеснительно, да и их я стесняю.
Преосвященный сам съездил к митрополиту и походатайствовал за меня, и я был посвящен в архимандрита. Ничего не знает человек о себе. Св. Иоанн Златоуст  был архиепископом Константинопольским, вдруг взяли его и перевели в Команы. На все воля Божия.
Аминь.

назад